Фотина МОРОЗОВА. Роман «Литнегр, или Ghostwriter»
С автором этой книги вы, скорее всего, знакомы, ведь ее романы были опубликованы в крупных издательствах немалыми тиражами. Вот только фамилия автора вам вряд ли о чем-то говорит.
Существуют популярные писатели, не написавшие ни строчки: на них работают целые коллективы тех, кого принято называть литературными неграми, а в английском варианте – ghostwriters, писателями-призраками.
Фотина Морозова была частью призрачной индустрии. Ее в немалой степени автобиографичный роман рассказывает о том, каково это — быть рабом на российских литературных плантациях.
«Вступительное слово» автора
Не трогай эту книгу!
Да-да, к тебе обращаюсь, к тебе. Если ты веришь в то, что:
отбор рукописи в издательстве происходит по критерию — хороша она или плоха,
популярные писатели способны выдавать по два романа в месяц, так как усердно трудятся,
издательская политика определяется тем, что на самом деле хотят читать люди,
— положи книгу на место. Положи, говорю!
Когда-то я тоже в это верила, и действительность тогда казалась светлее, а мир — справедливее. Если не хочешь потерять это блаженное ощущение, остановись. Здесь
таятся опасности, с которыми ты не столкнёшься где-то в другом месте.
Ибо встречал ли ты когда-нибудь в жизни такое апокрифическое, неправдоподобное, подозрительное существо, как литературный негр?
И небольшой отрывок из романа.
… Нет, я конечно слышала о людях, которые пишут не сами… ну, не совсем сами. О них упоминалось в трудах о литературе XIX в. Но чтобы сейчас, в наше время?.. Кто-то вот из этих небожителей, чьи романы бойко раскупаются в магазинах и на уличных прилавках, чьи интервью мы читаем в газетах и видим по телевизору — кто-то из них пользуется чужим трудом?
«Фу!» Ага, читатель, моя первая реакция была точь-в-точь как у тебя. Ты ведь купил эту книгу потому, что мнишь найти в ней какие-то из ряда вон выходящие мерзости? Сознайся, мне-то можно! А вот я мерзостей не искала. И Аллины тонкие намёки на то, что она способна меня пристроить к тому же ремеслу, долго оставались без ответа. Меня увлекали собственные произведения, которые можно было послать Алле и получить её замечания — как читательские, так и редакторские.
Читательские замечания были обнадёживающими, редакторские не влекли за собой особо радикальных исправлений. Я не сомневалась, что совсем скоро, может уже на следующей неделе, заключу с солидным издательством контракт. Ну, или не слишком солидным, для начала тоже не вредно.
Однако неделя шла за неделей, месяцы за месяцами, а контракты лишь мерещились. Мне твёрдо обещали издание моего романа в издательстве «Вагриус», но забавная зверушка — полулошадка, полубегемотик — уже тогда испытывала трудности с кормёжкой, а потом и приказала долго жить. С издательствами было кисло: от одних я не получала никаких откликов, от других получала отклики чересчур восторженные, а, как гласит народная графоманская примета, издательская похвала — это к отказу. И всё чаще из моря разочарования высовывала голову догадка, что я чего-то не понимаю.
Некомпетентна в издательских тонкостях. А если бы я их постигла… Вот если бы… Может, ради этого стоит пойти туда, куда зовет меня Алла?
«Но у меня не останется времени на собственные книги! — возражала я самой себе. — А ещё так много хочется написать! Сюжет за сюжетом — затылок в затылок, точно очередь за хлебом в конце восьмидесятых».
«А что толку писать в стол? Ты этим занимаешься всю обозримую жизнь. Почему бы не попробовать новый вид деятельности? Решайся!»
И когда Алла в очередной раз прислала мне письмо с предложением литнегритянства, я ответила согласием. И она тотчас пообещала поговорить насчёт меня с издателем, у которого сейчас как раз случилась недостача в рабочей силе.
Отчётливо помню те летние выходные, когда я не расставалась со своим стареньким примитивным мобильным телефоном, ожидая звонка от издателя. «Мне нужна эта работа! Мне нужна эта работа, мненужна этаработа, мненужнаэтаработамнену…» Стоило мобильнику завибрировать на освещённой июльским солнцем скатерти, я подскочила и схватила его всей ладонью, точно прихлопнула гигантского шмеля. Голос в трубке был глуховатым и дребезжащим, я боялась что-то не расслышать и говорила громко, как бывает, когда плохо слышишь, ловила себя на этом, но невольно продолжала в том же духе. Главный редактор издательства назвал своё имя и отчество (я сразу же его повторила, чтобы не забыть, хотя даже если бы забыла, спросила бы у Аллы, ничего страшного) и назначил время собеседования.
И вот я здесь.
И колотится сердце в горле, когда я стою в этом утреннем всё нутро прохватывающем дворе и не могу сдвинуться с места.
Что со мной? Страшно, что ли? Ну да, знаю за собой такое: боюсь встречаться с новыми людьми, боюсь собственной неловкости, боюсь не попасть в тон, не понравиться… Но сейчас — вдобавок — кое-что иное. Как будто отправляюсь на конспиративную явку или бандитскую сходку. Втягиваюсь во что-то противозаконное… Как, какими словами говорить о работе, на которую меня нанимают? Произносить ли само это сакраментальное «литературный негр»? А вдруг первая встреча — проверка ещё и на умение держать язык за зубами, и если ляпну лишнее, то не получу работу? А я так уже её хочу! Как-никак, без малого две тысячи долларов, етить-колотить… А может, если не получу, это и к лучшему? Больше времени останется на собственные романы, которые всё-таки напечатают? Окончательно одуреваю от умопостроений — и, чтобы не длить эту
муку, сугубо на рефлексах поворачиваюсь и иду к двери подъезда.
Подъезд, где размещается издательство «Пегас-Пресс», выглядит совершенно обычно, за исключением контрольно-пропускного пункта — стеклянной будки, оклеенной, как и стены, рекламными проспектами, на которых теснятся гигантские пёстрые обложки. Показываю паспорт. Да, меня здесь ждут. Поднимаюсь на второй этаж. На лестничной площадке — высокое зеркало, в котором я мельком ловлю свой, довольно-таки бледный, вид: в чёрных брюках и великоватой чёрной шёлковой кофте, расписанной жёлтыми цветами, самое официальное, что нашлось в шкафу. И вот — после короткого предбанника — кабинет гендиректора, белый и просторный, с окном в свежерожденный летний день.
Знай я чуть больше о нравах и обычаях издательства, не стала бы во дворе топтаться: гендиректор является рано, раньше всех за исключением вахтера, и восемь часов утра — нормальное рабочее время. Но я пребывала в неведении. Как и гендиректор относительно меня. Он пригласил меня присесть и цепко вобрал глазами, задержав взгляд на моей трости. Я прислонила трость к стене рядом со стулом и уставилась на работодателя с большим интересом. По дребезжавшему в телефонной трубке голосу я вообразила его старым, исчезающе-тощим, как чахнущий над златом Кощей; в действительности кожаное гендиректорское кресло занимал лысоватый и седой, но крепкий и даже моложавый мужчина. Длинный хрящеватый нос, глаза темные, неяркие, но пронзительные. Померещилось, что на его аккуратную круглую лысину очень удачно легла бы чёрная ермолка, но, возможно, так действовало его имя.
Гендиректора звали Александр Давидович Берензон._
