ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Что это?

Он открыл глаза.

Какое-то время Гаршин лежал в постели, рассматривая белый потолок над своей головой, вспоминая, где он находится. Наконец, окончательно вернувшись в реальность, он резко откинул одеяло, сел на кровати, взял телефон с тумбочки возле кровати. Посмотрел на экран: пять утра. И вздрогнул.

Так что же это?

Он всей кожей, физически ощущал нечто странное, необычное. Словно бы что-то неуловимо изменилось вокруг. Даже воздух, казалось, потяжелел.

Но что случилось?

Чем-то его нынешнее состояние напоминало то утро, десять дней назад, когда, на рассвете, на двадцать четвертом этаже высотного дома, он впервые почувствовал приближение панической атаки. Тогда Гаршин ясно ощутил таящуюся рядом угрозу.

А сейчас?

Нет, сейчас, пожалуй, это все-таки была не угроза. Но несомненно — что-то необъяснимое, глобальное, вездесущее. То, что может сильно напугать самим фактом своего существования, но прямо не угрожает.

Что же это?

Гаршин встал с кровати, подошел к окну, которое было немного приоткрыто, отодвинул шторы и распахнул окно до конца. Снаружи царило раннее летнее утро, над озером стелился густой белесый туман. Что же здесь необычного? Стояла спокойная, какая-то даже торжественная тишина, а вдалеке, над лежащим на воде туманом, светился бледно-розовый свет начинающегося восхода.

И тут Алексей внезапно припомнил во всех подробностях сон, который ему только что приснился этой ночью.

Самое удивительное, что во сне ничего, собственно, не происходило. То есть, его сновидение было совершенно пустым, абсолютно свободным от сменяющихся картинок и каких-либо действий. И, тем не менее — Гаршин его видел. Вот что ему приснилось: белая, похожая на невесомый крем, бесконечная пустота, сквозь которую он, как ему казалось, медленно плыл. Или летел. А может быть, просто медленно шел, или стоял и смотрел — во сне это казалось совсем не важным. Похожая на белый крем пустота не напрягала, не затуманивала зрение; напротив, он очень хорошо в ней ориентировался. То, что он видел — и было «ничего», без единой тени, помехи или какого-либо изъяна. Это «ничего» странным образом сейчас его успокаивало, наполняло ровным хорошим настроением.

«Нормально…» — вспомнил Алексей фразу женщины-психотерапевта, похожей на натурщицу с картины Модильяни.

Так вот что значит — нормально.

Гаршину стало как-то совсем спокойно. Его наполняла незнакомая ранее радостная сила, она пульсировала в каждой клеточке его тела, и казалось, что никакие внешние стимуляторы теперь уже никогда ему не понадобятся. Беззвучно смеясь, Гаршин прошелся по дому, включил плиту, приготовил себе омлет с сыром, ветчиной и с хрустящими гренками, и съел все это с неспешным животным аппетитом, а затем с наслаждением выпил стакан прохладного малинового сока.

После завтрака Алексей решил проделать несколько расслабляющих медитативных упражнений, входящих в систему лечебной гимнастики, которой ему нужно было заниматься на острове каждый день.

Он вышел из дома, ступил босыми ногами на покрытую росой влажную траву. Вокруг стояла настолько завораживающе невесомая тишина, что ему было как-то не по себе. Гаршин поставил планшет на стол, включил его. На экране появилась тонко улыбающаяся, стройная светловолосая девушка. Она стояла в легком сарафанчике на залитом солнце цветочном поле, смотрела прямо на Гаршина и медленно говорила:

— Не бойтесь. В этом цветущем мире не существует страдания и боли — все это находится внутри вас. Это чужое болит, не ваше. Вам нужно лишь отпустить из себя все чуждое вам. Для этого, прежде всего, разденьтесь. Одежда — ложь, а себе лгать не нужно.

 Девушка, не переставая зачарованно улыбаться и смотреть на него, сдернула через голову платье и осталась полностью обнаженной. Ее бледная кожа казалась чрезвычайно прозрачной и сама она, тонкая, хрупкая, на фоне красных, белых и желтых цветов, была похожа на какого-то милого эльфа — только полупрозрачных крыльев за спиной не хватало.

— Ну, что же вы? — спросила эльф.

Гаршин стянул шорты вместе с трусами, бросил их на кресло и остался совершенно голым. Мокрая трава приятно холодила ноги, легкий ветерок обдувал тело.

— Вот так. Хорошо, — сказала девушка. — А теперь, пожалуйста, наблюдайте за мной, слушайте меня, и медленно, очень медленно повторяйте за мной все движения. Но сначала внимательно послушайте, что я скажу. Основными принципами лечебной системы Тай Дзи Цюань, которую вам предстоит освоить, являются подражание маленькому ребенку. Вспомните себя, когда вы были маленьким, когда мир был прекрасным и любил вас, а вы его. Помните? Тогда вы не думали о боли, о страданиях, о смерти. Вы были дитя во времени, сидящее на траве вечности. Представьте, что вы тот самый ребенок, а вокруг никого, кто мог бы вам причинить вред. Никого, понимаете? А сейчас — внимание, — девушка на экране перестала улыбаться, ее лицо приняло сосредоточенный вид. — Сейчас вы должны полностью расслабиться, чтобы энергия Ци имела возможность свободно перемещаться по вашему телу. Прежде всего, следует расслабить грудную клетку. Затем опускайтесь мысленным взором все ниже и ниже, и старайтесь освободить от напряжения все группы мышц. В процессе этого постарайтесь почувствовать, как внутренняя энергия Ци накапливается в районе пупка — вашей "центральной точке". Именно отсюда в определенный момент Ци устремится во все жизненно важные центры вашего «Я». После этого энергия Ци должна мягко стечь в пятки. Позвоночник при этом нужно держать прямо, но мягко, в расслабленном состоянии, чтобы энергия Ци могла беспрепятственно достигнуть верхней части головы. Голову следует держать так, словно она подвешена за волосы к потолку. Тогда вы почувствуете свое тело легким и почти невесомым. Итак — начинаем…

Заиграла — словно зажурчала река — негромкая китайская музыка. Девушка на экране расставила ноги, выпрямилась, опустила руки вдоль тела, подняла подбородок.

— Расслабляем грудь… Представляем, что ваша энергия собирается в районе пупка. Представили? Вот так, да. Сильнее. Яснее. Жарче. Прекраснее. В точку. Собираем всего себя в одну эту точку. Отсюда засветят лучи вашей жизни. Здесь, в вашем пупке — точка исходящей силы. Там горит ваше солнце… да, вот так. Голова подвешена за волосы к небу. Вы — центр мира! Через вас протекает река жизни. Слышите, как она шумит? Чувствуете? Она бурлит, слышите? Все сильнее, звонче…

 

И вдруг Гаршин — услышал.

Но совсем не то, о чем говорила девушка-эльф на экране планшета, нет. Он вспомнил и услышал тишину, которая его окружала. С самого утра. Да, с той самой минуты, когда кто-то тихо толкнул его во сне, и он пробудился. Когда он проснулся, почувствовав, что в мире что-то неуловимо изменилось, и что даже воздух стал каким-то густым.

Гаршин вздрогнул.

Так вот оно что… Мир — стал тихим! Глухим, немым. Безмолвным. Исчезли голоса птиц, насекомых. Звуки всех живых существ куда-то пропали. Едва слышно шумела вокруг только листва на деревьях.

Холодная судорога пробежала вверх по телу Гаршина — от его ног, по позвоночнику, к затылку.

Голос девушки на экране зазвучал глуше, словно оказался закрыт ватой. Гаршин оглянулся. Посмотрел на деревья, на траву, озеро. Точно: не слышно ни одного голоса. Ни единого шороха живого существа.

Или ему это только кажется?

В холодном поту Алексей выключил искаженное улыбкой лицо эльфа и стал всматриваться и вслушиваться в окружающий мир. Он ходил, наклонялся, ползал на четвереньках, смотрел в траву, в небо. Ни одного муравья, мошки, мухи, личинки, вообще какого-либо мельчайшего насекомого он не нашел. Когда Гаршин добрался до зарослей тростника у берега, то понял, что и лягушки молчат. Их не было, не одной. А рыба? Есть ли рыба?

Алексей вошел по колени в воду — она была идеально прозрачной. Сколько он не всматривался вниз, не заметил ни малька, ни рачка или какого-то другого водного существа.

Странно. Может, пока он спал, на острове провели какую-то дезактивацию? Или какие-то электронные волны распугали всех насекомых. Да, он читал, что некоторые туристические компании оказывают такие услуги. Может, там, в «Робинзоне» что-то напутали и очистили его остров от насекомых, хотя он этого не заказывал… Стоп! Они же говорили, что уберут все, что мешает его одиночеству. Всех соседей… Этот, как его… Родион Максимович, так говорил. Да? Да. Они говорили, что все будет исключено. Все живое. Точно. Он же сам их просил. Или… Так, в договоре, а что написано в договоре? Надо посмотреть… Но ты же сам — подписывал. Сам! И читал. Там, кажется, была общая формулировка… что-то вроде: «исключены все звуковые, движущиеся, контактные внешние факторы, мешающие уединению. Комары, это же контакты? Конечно. И звуки, движение… Да? Да, тоже…Черт, ты же сам их об этом просил! Так что же, выходит — насекомых намеренно убрали? А птицы? Их тоже? Как такое возможно. И рыб, рыб — тоже всех распугали? Ну что за чушь…

Этого просто не могло быть.

Чувствуя гулкий стук своего сердца, Гаршин, как был, без одежды, пошел куда-то в сторону, в заросли, под деревья. Он долго ходил там, искал, слушал, нюхал. Поцарапал локоть, колено. Обжегся крапивой. Но нигде не нашел даже намека на какое-либо живое существо.

«Может, просто какой-то погодный катаклизм? — лихорадочно мелькало в его голове. — Что-то, например, случилось, где-то там, под водой, и близится катастрофа, землетрясение…»

И вдруг — он услышал.

Глухой, хлюпающий, в то же время тихий, чуть звенящий удар о что-то твердое. Потом еще раз. И еще. И вновь. Стук повторялся через каждые три—пять секунд.

Гаршин посмотрел в ту сторону, откуда шел звук. Там был туман, по-прежнему покрывавший озеро.

Алексей подошел к самой кромке воды. Здесь, в окружении камышовых зарослей, оказалась небольшая песчаная отмель. Как зачарованный, Гаршин ступил в воду и медленно пошел на раздающийся в тумане меланхоличный стук.

 Когда вода была уже по плечи, Гаршин лег и поплыл, окуная руки в пушистый пар молочного цвета и раздвигая его. Вода струилась между пальцев, издавая прозрачный булькающий звук, который смешивался с мерным стуком впереди. Он плыл и плыл в кромешной кремовой пустоте, а странный звук, чем-то напоминающий колокольный звон — только очень глухой — почему-то не приближался, но и не отдалялся.

В какой-то момент Алексей почувствовал, что вплывает в свой собственный сон, который приснился этой ночью.

Гаршин не понимал, сколько прошло времени. То, что равномерно стучало впереди, звало его к себе и затягивало в какую-то задумчивую белую бездну. Нет, так не могло продолжаться долго, но все же он плыл. Плыл так, словно кто-то другой, не он, не Гаршин, управлял его руками и ногами. Наконец, усилием воли Алексей все-таки заставил себя остановиться. Оглянулся: острова не было видно. В какую сторону теперь нужно плыть, чтобы вернуться? Снизу, из подводной глубины, в ноги Гаршина, начал входить ледяным ознобом страх.

Алексей развернулся, и уже было поплыл назад, как вдруг прямо за спиной услышал глухой металлический удар. Гаршин резко повернулся — и увидел наплывающее на него из пелены нечто огромное, черно-коричневое, похожее на заостренный кусок скалы. Или… Да это же лодка! Точно, из тумана показался нос обычной деревянной лодки. Вот он приблизился, навис над ним. Гаршин стал оплывать лодку слева и наткнулся на спущенное в воду весло, которое колыхнулось и глухо стукнуло. Алексей заметил, что уключина, в которое было вставлено весло, почти вывернулось из борта лодки — колыхание этой рогатины и ее стук о металлическую пластину на борту и издавало тот самый мерный глухой звук.

— Эй… там… — несмело позвал Гаршин.

Ему не ответили. Тогда он ухватился за борт обеими руками, напрягая все силы, подтянулся, вытащил себя из воды и перевалился в лодку.

 

РАСКРУЧИВАЮЩАЯСЯ СПИРАЛЬ

Голый, дрожащий и порядком замерзший во время своего заплыва, Алексей Гаршин сидел в лодке и с удивлением рассматривал то, что находилось в ней внутри. Прежде всего, в дно лодки упирались выставленные за борт две черные удочки с заброшенными в озеро лесками — те самые, которые пытался дать ему охранник Жора. Он узнал удилища по фирменному логотипу Fox и привязанной к одному из них георгиевской ленточке. Кроме того, на сиденье лодки лежала открытая пачка сигарет Winston, зажигалка и потухшая, почти полностью выгоревшая сигарета с длинным, сломанным в середине, пеплом. Такой пепел образуется, если зажженную сигарету отложить в сторону, и она долго тлеет. Под лодочной скамейкой валялась мятая камуфляжная фуражка Жоры с вышитым названием охранной компании «Bear». Кроме того, ощутимо пахло алкогольным перегаром. У Гаршина возникло стойкое ощущение, что тот самый назойливый толстяк Жора был здесь еще совсем недавно — может быть, всего несколько минут назад. На днище, возле самого носа лодки, стояла вскрытая банка из-под консервированного тунца, которую Гаршин сразу не заметил. Банка была заполнена влажной черной землей. В таких банках рыбаки старой традиции обычно держат червей, на которых ловят рыбу. Алексей взял банку и перебрал, перетер в ней пальцами весь чернозем. Затем он высыпал из банки землю на дно лодки: червей не было.

Какое-то время он сидел, и потерянно смотрел в воду за бортом — почему-то казалось, что оттуда вот-вот вынырнет голова охранника. Несколько раз Гаршину приходило в голову что-то сказать окружающей его кремовой пустоте, например, крикнуть: «Эй, кто здесь?», или даже выругаться матом. Но он молчал. Глухо стучала, колеблемая веслом, полуоторванная уключина Лодка слегка раскачивалась, поскрипывала, и, похоже, неспешно двигалась куда-то по течению.

Через какое-то время Алексей поднял обе удочки, смотал лесы с поплавками, внимательно осмотрел крючки — на них не было и намека на червяка.

«Что ж, — решил он, — пора возвращаться».

Куда? На остров, разумеется. Или куда-то еще. Лишь бы на землю.

Не сидеть же здесь голым и ждать, пока тебя вынесет куда-то течением.

Но в каком направлении плыть?

Некоторое время Гаршин пристально всматривался в молочную пелену тумана вокруг лодки. Смотрел вперед, влево, вправо, назад. В какой-то момент ему показалось, что он заметил вдали очертания острова. Очертания почти сразу исчезли, но Гаршин тотчас взялся за весла, и начал грести в ту сторону, где он их будто бы увидел.

Минут через двадцать он устал и решил передохнуть. Задумчиво вытащил сигарету из Жориной пачки, взял лежащую рядом зажигалку – и вдруг представил, как к фильтру этой сигареты прикасались липкие пальцы охранника. Гаршин бросил сигарету за борт, схватился за весла и продолжил грести. Но лодка двигалась, по сути, в никуда — впереди ничего не было видно.

В глупейшем же он очутился положении! Голый, сидит в лодке пропавшего куда-то Жоры, плывет неизвестно куда… Но самое главное: он самовольно покинул остров, что по договору можно делать только в результате форс-мажорных обстоятельств. Но с другой стороны — разве внезапное исчезновение животных и насекомых не форс-мажорные обстоятельства? Черт возьми, в договоре, который остался на острове — Алексей теперь ясно вспомнил нужную страницу — там ведь не было и намека на то, что животный мир должен исчезнуть! Там было написано, что компания обязуется исключить для клиента все, что может нарушить его одиночество, вот и все. Ну хорошо, комары, это понятно, могут нарушить… Лягушки своим кваканьем, предположим тоже. Но птицы, рыбы…

«Я что, схожу с ума?!» — мелькнула в голове Гаршина совершенно осознанная мысль.

По воде, словно от всплеска его мысли, пошла рябь и началось легкое волнение. Поднялись небольшие волны. Похоже, усилилось течение — потому что волны понесли лодку с ощутимой скоростью вперед. Не зная радоваться или тревожиться этому обстоятельству, Гаршин механически греб в том же направлении.

Через какое-то время, вновь решив передохнуть, Алексей поднял весла — как вдруг лодка резко выскочила из зоны тумана, и прямо перед Гаршиным открылся берег с растущими почти у самой воды кривыми соснами. Но это был не его остров. Справа Алексей увидел тот самый причал, с которого они с Захаром вчера уплыли. Лодку несло прямо к пристани. Схватив весла, Гаршин попытался развернуться, чтобы подойти к берегу слева от причала, спрятаться в лесу и дождаться, когда уйдет туман, а затем вернуться на остров. Но в этот момент шатающаяся левая уключина вылетела из гнезда — и от неожиданности Гаршин выпустил весло, которое вместе с металлической рогатиной плюхнулось в воду.

Через несколько секунд нос лодки сильно ударился о камни, выступающие из воды буквально в нескольких метрах от причала. Лодку развернуло и прижало правым бортом к камням. Гаршин полез через борт в воду, поскользнулся на скользких камнях и ободрал себе колено

«Черт, придется идти к этому Жоре, рассказывать все, как есть! Придурок наверняка обхохочется, увидев меня в таком виде… Но что он делал в лодке? Он ведь был в ней. Так? А потом что, бросил, уплыл? А может, лодка сама отвязалась от пристани… Или… все-таки спрятаться в лесу? И потом уже на остров? Но меня же засекут датчики, поймают, как браконьера… Что за чушь!»

Гаршин по-прежнему, в каком-то заторможенном состоянии, стоял в том месте, где упал, удерживая лодку за страховочный трос; кровь стекала из разбитого колена в воду. Мысли, наступая и смешиваясь между собой, погружали его во все более нарастающий хаос. Наконец, Алексей очнулся, повернулся и потянул лодку на тросе за собой. Пройдя по воде несколько метров, он подтянул лодку к причалу и намотал трос на один из кнехтов.

«Будь что будет!» — решил он.

Прикрывая пах фуражкой Жоры, Гаршин прошлепал босыми ногами по деревянному настилу, оставляя за собой пятна крови, подошел к дому охраны и постучал в дверь. Никто не торопился открывать.

Тогда Алексей настойчивее забарабанил в дверь.

— Эй! Есть кто-нибудь? У меня тут это… небольшие форс мажорные обстоятельства… Эй!

Из-за двери не раздавалось ни звука. Гаршин потянул дверь на себя — она оказалась незапертой и открылась. Перед ним висела тонкая занавеска из двойной марлевой ткани.

Прежде чем отодвинуть занавеску, Гаршин громко и внятно произнес:

— Извините. Я с острова!

И постучал по внешней стороне двери.

— Есть кто-нибудь?

Отодвинув занавеску, Гаршин вошел.

Внутри никого не было.

Постояв на пороге, Алексей осмотрелся. Затем обошел всю комнату. Стол, стулья, две кровати у противоположных стен. Все верно, Жора говорил, что их двое, напарник тоже какой-то русский. В углу к стене прислонена многозарядная винтовка «Ремингтон». На столе открытый ноутбук. На стене застекленное в рамке фото Жоры с флагом России в руках. Холодильник. Электрический чайник, еще теплый. Сахарница. Открытая коробка с пакетированным чаем. Банка вишневого варенья. Нарезанный сыр на тарелке, белый хлеб. Нож, с прилипшими к лезвию остатками отрезанного сыра. Две стеклянные кружки — стоят рядом, одна чистая, вторая с ложкой внутри, наполовину наполнена чаем. Смартфон Nokia. Электронные часы. Почти полностью опорожненная бутылка клюквенной водки «Финляндия»

На подоконнике лежала пластиковая коробка аптечки. Гаршин открыл ее, отыскал бинт, перекись водорода, пластыри, тщательно продезинфицировал и перебинтовал свою рану. Затем продолжил осмотр помещения.

Проходя мимо стола, он машинально нажал на кнопку электрочайника, и тот заурчал, нагреваясь. Алексей посмотрел на открытый ноутбук — похоже, компьютер находился в спящем режиме. Гаршин поднес руку, шевельнул тачпадом — на экране вспыхнула разворачивающаяся на черном фоне мерцающая спираль. Словно бы беспрерывно увеличивающаяся и тут же гаснущая галактика. По спирали бежала, появившись из самого центра, фосфоресцирующая звездочка. Дойдя по спирали до границы экрана ноутбука, светящаяся звездочка гасла. И сразу же в центре появлялась новая, из которой начинала раскручиваться новая спираль.

Гаршин оторвал взгляд от экрана и посмотрел на одну из кроватей. Кровать была в таком виде, словно на ней недавно спали. В каком-то вновь нахлынувшем сомнамбулическом тумане Алексей подошел к кровати и откинул одеяло: на мятой простыне и на подушке отчетливо виднелись углубления, повторяющие фигуру лежащего человека. Повинуясь все тому же задумчивому инстинкту, Гаршин провел ладонью по простыни. Словно хотел что-то почувствовать. Или, может — вспомнить?

Гаршин медленно, все в том же полугипнотическом состоянии, повернулся, вышел из домика, и пошел, наступая на следы чьих-то ботинок на земляной дороге мимо стоящего джипа «Ленд Ровер» с логотипом «Bear» на дверях. Вошел в сосновый лес. Походил по траве и сухому валежнику, постоял. Потом неторопливо пошел обратно.

То, что он предполагал, подтвердилось. Здесь — то есть уже не на острове, а на обычной земле — тоже не было ни единого живого существа.

Ни одного.

Похоже, что и человека.

 

СКВОЗЬ СПИРАЛЬ

Вернувшись в дом охраны, Гаршин взял со стола смартфон и по памяти набрал номер своей работы. В динамике раздалась перетекающая из стороны в сторону мелодия, и затем голос оператора сообщил, что номер абонента выключен или находится вне зоны доступа сети.

«Перезвоните позднее» — посоветовали ему знакомым вежливым голосом.

Гаршин посмотрел на часы: без пяти восемь. Ну конечно, в офисе сейчас еще никого нет. С Финляндией разница во времени в час. Рабочий день начинается в девять. Секретарша Наташа придет только через час. Но все равно, странно, что связь отсутствует.

Алексей позвонил еще нескольким знакомым в Москве, в том числе и Маше. Все они уже должны были проснуться, или, по крайней мере, находиться в пути на работу.

«Абонент недоступен…» — отвечал оператор-робот.

На стене возле стола с чайником была прилеплена скотчем бумага с номерами телефонов финских срочных служб. Подумав, Гаршин набрал единый номер службы спасения, полиции, еще какие-то номера. Во всех случаях автоматический голос оператора вежливо информировал, что абоненты в данный момент недоступны.

«Позвоните позднее» — сообщали ему на финском и английском языках.

«Позднее…»

Он сел на стул перед ноутбуком. На экране компьютера по-прежнему медленно разворачивалась галактика с плывущей звездочкой. Гаршин тронул клавишу — открылся рабочий стол с желтыми папками. Он подвел курсор к значку Google Chrome, нажал. Страница начала загружаться, но почти сразу зависла. Появилось объявление, что в данное время связь с браузером Google Chrome установить невозможно.

Алексей попытался загрузить другие браузеры — результат оказался тот же.

На полке над холодильником он отыскал чистую стеклянную чашку, налил в нее кипяток, сполоснул, вновь налил горячую воду. Бросил в чашку пакетик «Липтона», добавил сахар, размешал. Отхлебнул, начал пить.

Случайно пролил немного чая, и горячая капля капнула на его обнаженный пенис. Гаршин вскрикнул от боли: показалось, будто невидимое насекомое спикировало сверху и ужалило. Чертыхаясь, Алексей запрыгал на полу, едва не выронив чашку. Только сейчас он отчетливо, впервые осознал, что находится в этом доме абсолютно, незащищено голый. Вся его одежда осталась на острове. А люди — здесь, близко. В любую минуту они могут вернуться и войти в дом.

— Так, нужно найти одежду, срочно! — вслух сказал Гаршин, расхаживая по комнате.

Но где было ее взять? Не одевать же чужую, липкую, грязную…

Брезгливо кривя губы, Гаршин смотрел на лежащие под кроватью мятые грязные носки, на затертые джинсы на табуретке. Но ведь и голым оставаться — бред какой-то.

«Постирать, что ли?» — думал он.

Осознав совершенную нелепость этой мысли, Гаршин внезапно для самого себя расхохотался. Он сел на стул, вытирая навернувшиеся на глаза из-за смеха слезы, успокоился, но тут же засмеялся вновь — но уже от другой мысли. А что, если, в самом деле существует такая программа, ну, какая-нибудь сверхновая, высокотехнологичная, позволяющая убрать с определенной территории все живые существа? Например, специальное излучение, невыносимое для всяких жучков-паучков, рыб, птиц… Невыносимое — или смертельное?

«Но если смертельное, тогда все вокруг было бы усеяно трупиками… — нервно посмеиваясь, успокаивал себя Гаршин, — Выходит — программа? И этот, старый, с залысиной, туроператор в «Новом Робинзоне», как его там… Родион Максимович — он что же, не врал? А люди — где? Сбежали? Конечно, сбежали, я же не исчез».

Гаршин потрогал себя за губы, подбородок, грудь, живот.

«Я вот он, живой, — думал он. — Жора сейчас вернется. А ты как полный кретин, расхаживаешь тут в чем мать родила. Может, ну его в баню, вернуться на остров, уплыть…».

Туман рассеялся. Остров был уже ясно виден в окне: маленькое зеленое пятнышко на фоне огромной массы серой воды.

Далековато, понимал Гаршин. И штормит, волны. Хотя на лодке доплыть пустяк. Но одно весло потерялось. Больше плавательных средств на причале нет. Вплавь? Сильное течение… Страшновато… Все-таки далеко. Но ведь на острове остались все его вещи. Там можно было бы пересидеть эти… сколько осталось? Две недели. Сегодня только первый день. 12-е июня. Ну, ты же хотел одиночества, полного. Да? Хотел?

Гаршин встал.

«Две недели…» — стучало в голове.

И вдруг он громко вскрикнул, почти заорал, потому что в комнате —словно взорвалось что-то — зазвонил телефон.

Густо, торжественно гремела телефонная симфония Баха.

«У Жоры — Бах? — недоумевал Гаршин, — хотя, всякое бывает. Где же, откуда звонит?»

Гаршин лихорадочно метался по комнате в поисках мобильника. Наконец, в кармане лежащих на табурете джинсов он отыскал телефон. Вытащил его, отключил. Всего-то сигнал будильника, поставленный на 8.30 утра.

А это что?

Гаршин смотрел на висящий над тумбочкой брезентовый дождевик, за которым была видна незамеченная им прежде дверь. Она была заклеена бумагой того же цвета, что и стены. Алексей подошел, отодвинул приставленную к двери тумбочку и сдернул с крючка дождевик. Увидел на фанерной поверхности грубо выломанное для замка отверстие. Подцепив край фанеры пальцем, он потянул дверь на себя — она открылась.

Гаршин с трудом втиснулся в маленькую комнатушку, похожую на что-то вроде кладовки. Помимо журналов, веревок, мотков проволоки, автомобильных шин, спасательных буев и кругов, здесь, на полу стояла заклеенная скотчем картонная коробка, с надписью на финском и изображением медведя. Недолго думая, Гаршин выволок из кладовки коробку и отодрал с нее скотч. Внутри оказались два новых комплекта одежды: куртка и брюки цвета хаки с логотипами охранной фирмы «Bear», кожаные ремни, четыре пятнистой раскраски футболки, четыре пары новых зеленых хлопковых носков. Там же стояли две пары нубуковых ботинок на шнуровке.

Алексей примерил брюки с накладными карманами. Они оказались чуть велики в поясе, но с ремнем сидели нормально. Футболка и куртка тоже подошли.

С обувью оказалось хуже. А Гаршина был 45-й размер, а у охранников, судя по всему, самый большой — 44-й.

Впрочем, примерив новенькие ботинки, он решил, что для пешего перехода на небольшое расстояние сойдет. Конечно, ботинки жали немного с боков, но палец в мысок вроде бы не упирался.

Одевшись и обувшись, Гаршин вытащил из холодильника бутылку питьевой воды и засунул ее в боковой накладной карман на брюках.

Ровно в девять утра он вышел из дома охраны и пошел по каменистой дороге вдоль берега — той самой, по которой он проезжал вчера с Захаром.

 

Примерно минут через тридцать Гаршин вышел из леса на большую поляну, через которую проходила дорога. Идя по ней, Алексей остановился. Он узнал это место: вчера вечером двое велосипедистов, парень и девушка занимались здесь сексом. Гаршин огляделся.

Да вот, кажется, и они.

В конце поляны, там, где начинался лес, виднелась желтая туристическая палатка; рядом, к небольшой сосенке аккуратно прислонены два велосипеда.

Гаршин подошел к палатке. На траве у входа стояли белые женские кроссовки с воткнутыми в них ярко оранжевыми толстыми туристическими носками. Такие кроссовки и носки — почему-то врезалось ему в память — были на той рыжеволосой женщине с красивым задом, сидящей верхом на своем любовнике. Да, это вчерашние велосипедисты. Решили заночевать. Или, съездив на озеро, поздно возвращались и разбили здесь на ночь палатку.

Сейчас они спят там, внутри.

Точно?

Или… нет?

Что-то наплывало на него, какое-то мутное белесое облако легкого, воздушного молчания — будто явившееся из его ночного сна. Или из заплыва по озеру в утреннем тумане. В этом галлюциногенном облаке обессмысливалась любая человеческая логика, тревога, вина. Все становилось простым и каким-то первичным, словно от чего-то или кого-то очистившимся. И завораживало молчаливой, звучащей только в подсознании, музыкой. Полностью погруженный в накрывшее его облако Алексей Гаршин с минуту неподвижно стоял у застегнутого на молнию входа в палатку. Он слушал тишину. В какой-то момент ему показалось, что в палатке кто-то вздохнул. Или — шевельнулся?

— Простите, — негромко сказал Гаршин по-английски. — Я… заблудился. Не подскажете дорогу на…?

В палатке послышался едва слышный шелест. Значит, там кто-то есть.

— Эй, простите, есть кто-нибудь? — спросил он громче.

Шелест продолжился.

— Я заблудился, и…

Явные звуки, какой-то хаотичный шорох. Похоже на тихое человеческое шевеление.

Стало быть — там люди.

— Я нуждаюсь в помощи.

Вибрирующее молчание в ответ.

— Извините…

Алексей повернулся, чтобы уйти. Сделал несколько шагов. И вдруг остановился, быстро вернулся и пригнулся к палатке

— Простите, но я должен…

Обеими руками он подхватил снизу матерчатую палаточную дверь и потянул вверх замок молнии. Затем, откинув полу ткани, Гаршин встал на четвереньки и заглянул внутрь.

Два мятых спальных мешка, один застегнутый. Мужские кроссовки, носки. Две куртки, пачка сигарет, пачка презервативов. Бутылки с водой и банки с пивом (одна пустая), маленькая пустая бутылка из-под «Джим Бим», два велосипедных шлема. Перекрученные женские трусики.

Из людей — никого.

Только шелестящий, вибрирующий звук¸ похожий на потрескивание электрических разрядов, стал чуть громче.

Гаршин потянулся к изголовью правого спального мешка, где лежали наушники, от которых тянулся провод к МР3-плееру. Взяв наушники, он надел их на себя.

И сразу узнал шелестящую музыку. Группа «Paavoharju», альбом «Yha Hamaraa». Когда-то он любил именно эту композицию. Холодные, колыхающиеся льдинками в воде звуки, в которых, словно искры костра, потрескивают электрические разряды какой-то прошлой жизни.

На полу палатки лежал прозрачный пластиковый пакет, сквозь который просвечивала обложка паспорта. Прочитал: «USA…» Значит, американцы? Второй паспорт закрывал разорванный блок презервативов. Вероятно, в пылу страсти рылись, искали, выдергивали. Рыжеволосая велосипедистка оказалась из Германии. Гертруда. Парень Ян, американец. Наверное, поляк, эмигрировавший за океан. У противоположной стороны палатки Гаршин заметил два использованных презерватива. Как-то странно они выглядели. Пустые, сухие. Словно из них высосали вместе с жидкостью воздух. Как и все здесь, в палатке. И вокруг. Будто испарилась из всех предметов невидимая, но важная для жизни влага.

А это — что?

Небольшая темно-синяя камера Nicon. Стоит на прислоненном в углу палатки станковом рюкзаке. Выключена. Приклеена скотчем к алюминиевой трубке рюкзака и направлена на лежащие рядом спальные мешки. Значит…

Гаршин отлепил камеру, включил ее. Стал просматривать фотографии. Лица. Улыбки. Какое-то застолье. Виды готического города, похоже на Германию. Вот Гертруда и Ян едут на велосипедах. Рыжеволосая, она оборачивается, смеется. Последняя дата снимка: вчера, в 19. 06. Гаршин отыскал функцию видеокамеры, включил. День, смех. Ян и Гертруда в лесу, на траве, раздеваются, кувыркаются. Камера снимает откуда-то со стороны — вероятно, ее также поставили на рюкзак или привязали к ветке дерева. Говорят по-английски. А вот и секс. Она ложится на него, раскидывает ноги, мощно, запрокинув голову, дышит. Поворачивает голову в сторону камеры:

— Ян, камера видит только меня.

— Поправь.

— Не хочу.

— Кто-то едет…

— Да, вижу.

— Обожаю разумный эксгибиционизм. А ты? Я как-то пробовала в метро.

— Где?

— В метро, в Париже.

— С кем? С кем это ты пробовала?

Она, со смехом:

— Не волнуйся, не с парнем, а с Клэр. У нее была юбка колокол, такая как у Мэрэлин, знаешь? Под юбкой можно было спрятаться, я и залезла под нее.

— Клэр? Что за Клэр? Черт, машина нас не переедет?

— Боишься?

— Нет, но…

— А здорово вот так умереть, во время оргазма, когда тебя давит машина.

— Ты сумасшедшая.

— Я знаю. Не останавливайся. Не…

Гул мотора. Девушка встряхивает копной рыжих волос, оборачивается и, ослепительно улыбаясь, машет рукой. В кадре появляется часть минивэна, которым управляет Захар. Вот он проехал мимо, стал удаляться. Исчез.

Кадр внезапно падает. Стон Гертруды. Размытые, крупные кадры стеблей травы.

Она:

— У тебя было?

— Черт, не было…

— Бедный Ян. Рюкзак упал и камера тоже.

— Да хер с ней. Гертруда, я так не могу…

 

Гаршину вдруг стало плохо, впервые с этого утра. Бросив камеру, он выскочил из палатки — его едва не стошнило. Сел под деревом на траву, выпил минеральной воды, отдышался, умылся. Постепенно он пришел в себя.

Хотел было уже встать и идти дальше, но облако вновь прикоснулось к нему. Гаршин вернулся, нажал на «видео». Нашел последнюю съемку.

00.50.

Ян и Гертруда в палатке. Она, обнаженная¸ только в толстых оранжевых носках (у нее запас носков этого цвета, что ли?), лежит на спине, раскинула руки, рассыпав рыжие кудри. Крепкое, спортивное, загорелое тело. Лобок тоже рыжий.

— Иди ко мне.

— Погоди, сейчас… — Слышно, как Ян возится, вероятно, устанавливает камеру. Хотя нет, кажется, он что-то делает со своей плотью.

Ее голос:

— У тебя получится.

— Нет, опять ничего, — его голос. — Черт, наверное, я болен.

— Милый. Представь, что ты меня не знаешь. Просто возьми меня, как незнакомую девчонку.

— Ну как я могу? Слушай, мне что-то тревожно. Какое-то предчувствие.

— Какое?

 00. 53

Ян возникает в кадре, тоже обнаженный, ложится рядом с Гертрудой. Тревожно, словно ему зябко, он обхватывает свои плечи руками, потирает их.

— Понимаешь, такое уже было у меня в Таиланде, когда наш отель затопило цунами.

— Это тогда, в том году, когда то страшное наводнение в новый год, и твоя девушка?…

— Да. Я что-то такое чувствовал той ночью, не спал. И только поэтому спасся. А Мари… нет…

— Ее так и не нашли?

— Нет. Была и исчезла… Представляешь. Вот просто был человек — и исчез, растворился…

— Ян, не переживай так. Это же было давно. Здесь невозможно никакое цунами. Ты слышишь? Не–воз–мож–но.

— Слышу… Да, ты права. Но видишь, он опять упал.

Ян стягивает со своего сморщенного члена презерватив, с досадой швыряет его в сторону.

— Герта, у меня нервное расстройство. Виски еще есть?

— Виски не поможет. Изнасилуй меня.

— Что?

— Возьми меня силой, Ян. Что не ясно? Я просто незнакомая сука в городе, который ты захватил со своим войском. Ты воин Чингис Хана, поймал меня и хочешь трахнуть. Ну!

— Гертруда, я не могу…

— Урод. Слабак. Ну-ка, быстро!

Размахнувшись, она резко дает ему пощечину. Ян в удивлении замирает.

00. 57.

Гертруда повернулась набок, пытается его отпихнуть. Через секунду-другую Ян начинает отвечать на ее движения, хватает девушку за руки, подминает под себя. Они пыхтят, борются.

— О! О, я, ты…пусти…

Она рычит, дергается, извивается под ним.

— Возьми резинку.

— Где? Где, черт возьми, эта резинка?

— Там, там…

Одной рукой Ян выворачивает карман рюкзака, вытаскивает вместе с паспортом блок презервативов, зубами, как зверь, разрывает упаковку. Тяжело, хрипло дышит.

Наконец, он втискивает, вбивает свое тело между ее разомкнувшихся бедер, его ягодицы дрожат мелкой дрожью.

— А-а… О-о… — она стонет.

И тут оба они — она тонко, он хрипло — начинают кричать. Словно затрубили о чем-то черной тишине. Казалось, их крик в клочья сейчас изорвет потолок палатки.

Изображение сначала мелко, а затем сильно затряслось.

На дисплее возникли цифры: 01.00

Ее голос:

— Что это?

По экрану быстро пошли помехи, начался электронный «дождь», звук зашипел, стал смазанным. Изображение почти полностью исчезло. Гаршин расслышал удивленный голос Яна:

— Герта, ты?...

Потом все пропало. Появилась белесая, туманная, чуть подрагивающая завеса. Длилось это, может быть, секунды две-три. Потом сквозь молочный туман промелькнул дергающийся — словно сквозь него пропустили ток — кадр: измятые спальные мешки, на которых только что лежали Ян и Гертруда. И сразу же снова пошли помехи.

Вдруг изображение прояснилось — туман рассеялся.

Кадры стали ясными, ровно текущими. Мятые спальные мешки, разбросанная по палатке одежда, перекрученные женские трусики. Людей в палатке нет.

На дисплее — 01.01.

Гаршин какое-то время сидел и смотрел на совершенно неподвижное изображение на экране. Потом выключил камеру.

Еще минуты две он оставался в палатке, сидя с опущенной головой, рассматривая свои ноги в ботинках.

Потом выбрался наружу.

Вокруг по-прежнему было тихо, не слышалось ни одного звука живого существа.

«Надо идти…» — услышал Гаршин тихий голос собственной мысли. — Надо. Иначе…»

Другого выхода узнать, что происходит, не было.

Надо идти.

 

ИСКЛЮЧЕНИЕ БЕЗ ДУРАКОВ

Гаршин шел дальше, и в голове его, нарастая, пульсировала одна мысль: к черту все эти дурацкие эксперименты! Нет, договор на такие сюрпризы он не заключал. Все, что ему хотелось, так это спокойно, без всяких эксцессов, побыть одному. А в результате… какой-то бред! Ну, ничего, в суде он разберется с этим «Новым Робинзоном». Да он с них такую сумму стрясет за моральный ущерб, мало не покажется. На эти деньги год можно будет в Гималаях жить, или на островах Южных морей. Чего придумали, дебилы… Цирк какой-то. За что он им деньги платил? Ничего. Главное, быстрее до шоссе добраться, чтобы кто-нибудь подобрал. И до границы, здесь недалеко. А там в полицию сразу, на этих уродов заявление. Да, деньги… Надо подумать, где взять деньги. У него же не документов, ничего. Ерунда, главное добраться… Но как?

Ого! Да вот же машина! Вон, за поворотом на шоссе стоит, сквозь деревья виднеется…

Прихрамывая, Гаршин быстро, почти бегом, дошел до стоящего на повороте на загородную трассу автомобиля — тесные ботинки уже порядком натерли ноги.

Это был новенький «Ниссан Ноут», внутри никого не было. Странно, но автомобиль не был припаркован, а стоял метрах в трех от обочины. Рука Гаршина сама потянулась к двери, которая (как он почему-то и предполагал) оказалась разблокированной. В замке зажигания торчал ключ. Несколько секунд его так и подмывало сесть за руль, завести двигатель и продолжить дальнейший путь в комфорте.

Но все-таки он был законопослушный гражданин. По крайней мере, пока еще — им оставался.

Несмотря на свое презрение к людям, Гаршин всегда понимал, что любое нарушение закона, если он будет изобличен, приведет к тому, что ему придется тесно общаться в полиции и в суде с большим количеством людей. Или, не приведи господь, попасть в тюрьму…

Поэтому, после минутного сомнения Гаршин так и не решился завладеть чужим транспортным средством. Кто знает, может, совсем скоро все закончится, и ему придется иметь дело с полицией и владельцем машины. А он не у себя дома.

И, в конце концов, должны же где-нибудь быть люди!

Гаршин закрыл дверь «Ниссана», прошел еще метров сорок до скрытой деревьями трассы. Но, едва выбравшись на шоссе, он сразу понял, что попуткой ему добраться не светит.

Автотранспорта на шоссе было много. И не только легковые машины — попадались грузовики, фуры, маршрутные, междугородные автобусы.

Только все они — стояли. Словно бы еще совсем недавно эти шумные, мощные, громыхающие, напичканные электроникой механизмы спокойно мчались, каждый на своей полосе — и вдруг остановились, застыли, перестали двигаться. Людей внутри машин не было. Двери легко открывались. Везде, Гаршин проверял. И двигатели тоже были исправны. Гаршин повернул в одном «Ленд Крузере» ключ зажигания, и джип сразу завелся, рванул вперед — он его еле остановил, впрыгнув на ходу и надавив на педаль тормоза.

Хромая, Гаршин шел дальше по обочине шоссе.

Наверное, он чего-то все-таки ждал.

Если вокруг тебя всё начинает сходить с ума, то не так-то просто поверить, что и ты тоже очутился внутри этого сумасшедшего мира. Ты интуитивно сопротивляешься попаданию внутрь безумия. Тянешь волынку до конца. Хочешь выглядеть здравым, цивилизованным человеком.

Так?

Да…

Но всему есть предел.

Особенно, когда обувь сжимает ступни так, что хочется их обрубить, когда понимаешь, сколько еще километров впереди, и не знаешь, восстановится ли когда-нибудь реальность вчерашнего дня.

Натертые ноги пылали от боли.

Резко остановившись, Гаршин сел на обочине дороги, стянул с себя ботинки и зашвырнул их в кювет. Потом снял носки: мизинцы на обеих ногах были стерты до крови.

 Какое-то время он сидел на асфальте, вытянув босые ноги и радуясь избавлению от боли. Допил минеральную воду, выбросил пустую пластиковую бутылку. Вокруг стояла тишина, мертвая, невозможная тишина — та самая, которая ошеломила его ранним утром на острове. Было уже около часа дня, солнце ощутимо припекало. Кажется, что и ветра не существовало — так было тихо.

А может, и он, ветер — тоже исчез? — мелькнула тихо хохочущая мысль.

Гаршин встал.

Обойдя лежащий на асфальте «Харлей Дэвидсон», он подошел к стоящему в метрах десяти от мотоцикла старенькому «Фольксвагену Пассату».

«В конце концов, — сказал он себе, — когда все разъяснится, а этот бред не может не разъясниться — я скажу, что просто не мог идти дальше. Просто не мог».

Бензина в Пассате было полбака, но ему не хотелось искать другой транспорт. Тем более, что на машине были российские номера.

Гаршин сел за руль, выжал сцепление, сдвинул рукоятку переключения скоростей с четвертой на первую скорость, повернул ключ зажигания и надавил на газ. Пассат рывками двинулся вперед, потом ход выровнялся. Давно он не ездил на машинах с ручной коробкой.

Гаршин ехал неторопливо, объезжая стоящие автобусы, грузовики, фуры с продовольствием.

 

Границу он мог миновать, не останавливаясь. Но смутное чувство тревоги вместе с нарастающим ощущением абсурда происходящего, заставило его затормозить перед открытым (почему-то?) шлагбаумом, за которым начиналась территория Российской Федерации.

Гаршин вышел из машины, немного вернулся назад и вошел в помещение паспортного контроля. Он прошел было мимо пограничных кабинок, но остановился и заглянул в одну из них. Там, на столе перед невидимым офицером лежал чей-то раскрытый паспорт. Печать о пересечении границы в нем еще не успели поставить. Штамповочный прибор стоял тут же, рядом. Может быть, секунду, Гаршин смотрел на него. Затем, не отдавая себе отчета в том, зачем он это делает, Алексей медленно протянул руку, взял печать и поставил на странице паспорта какого-то Константина Шувалина штамп о выезде из Финляндии.

Гаршин медленно вышел из пограничного пункта, сел в машину, положил руки на руль. У него не было сомнений, что если бы он не покинул остров в чем мать родила и в кармане его лежал собственный загранпаспорт — он бы и себе поставил печать о пересечении границы.

«Похоже… — с каким-то насмешливым сожалением думал он, — по приезду нужно обратиться к врачу… По… какому приезду? Куда? Когда? Когда все закончится. Закончится. Разве?»

 

 Родина не сразу впустила Гаршина — шлагбаум на российской границе был опущен. Алексей вышел, отыскал в кабинке рядом с пропускным пунктом на пульте нужную кнопку, нажал — шлагбаум поднялся.

 

На подъезде к Санкт-Петербургу количество застывшего на шоссе автотранспорта выросло. Справа и слева появились торговые центры, строительные рынки, автосалоны, мега-моллы — огромные безжизненные города. Когда Гаршин въехал, наконец, в Санкт-Петербург, в общем-то, все стало ясно.

Люди — исчезли.

И не нужно было останавливаться, входить в магазины, кафе, дома, парки, чтобы понять, что их нет. Вообще. Везде. Никого.

Пропали и уличные птицы, животные. Ничего, что подавало хоть каких-то признаков жизни. Кроме растений: деревьев, трава были на месте. Хотя…живы ли они? Гаршин пребывал в каком-то пульсирующем возбужденном состоянии, когда мозги отключаются, и уже ничего не может тебя удивить. Как заведенный, он кружил по улицам города. Происходящее напоминало фантастический фильм, в котором ты оказался последним оставшимся в живых человеком.

Раньше он бывал в Санкт-Петербурге и немного знал центр города. Добравшись до набережной Невы, Гаршин свернул на Дворцовую площадь, затем выехал на Невский проспект. Всегда такой оживленный, Невский сейчас был безмолвен, на всех его разделительных полосах стояли редкие автомобили. Пробок не было, вероятно, потому что «отключение» — как стал про себя называть случившееся Гаршин — случилось ночью.

Двигатель мягко чихнул, пассат дернулся, замер. Закончился бензин. Лучше бы закончилось то, что вокруг, — криво улыбаясь, думал он. Хотя… следовало признаться, что ситуация в какой-то мере гипнотизировала, затягивала, становилась любопытно — что будет дальше? Заглохший двигатель и наступившая тишина заглушили что-то и в Гаршине — медленно, словно водолаз, придавленный глубинной тяжестью воды, он выбрался из автомобиля и, оперевшись рукой о капот, осмотрелся.

 

 Он находился на пересечении набережной канала Грибоедова и Невского проспекта, напротив книжного магазина «Зингер». Гаршин пересек проспект, подошел к Казанскому собору, постоял, собираясь в него войти, но почему-то передумал и двинулся дальше. Буквально сразу за собором Гаршин понял, что ему нужно. Ему хотелось есть. Что было неудивительно — ведь с рассвета он и крошки во рту не держал, только пил воду. А сейчас уже половина пятого вечера.

Алексей увидел на другой стороне канала вывеску с надписью «24 часа», открыл дверь и вошел. Это был гриль бар в американском рок-н-рольном стиле 50-х годов. В каком-то безразличном, даже немного веселом настроении Гаршин сел за столик, и просидел какое-то время, словно к нему вот-вот должен был подойти официант.

Он представил, что сейчас, например, его снимает видеокамера, и может быть, не одна. И где-то там, далеко, кто-то – может, несколько человек, или даже толпа — наблюдают за ним через монитор. Кто-то усмехается, кто-то пристально смотрит, кто-то делает на него ставки. И все наблюдатели что-то едят, жуют, пьют…

На нескольких столах вокруг Гаршина стояли стаканы с недопитым пивом, минеральной водой, чашки с кофе, на блюдах лежали недоеденные, нередко целые гамбургеры. За спиной Алексея находилась стойка с кассовым аппаратом. За ней виднелась приоткрытая дверь в кухню. Рядом с кассовым аппаратом стоял поднос с полулитровым бокалом пива, большим сэндвичем, порцией морковно-капустного салата с майонезом и тарелкой печеного картофеля. Гаршин вдруг почувствовал такой приступ голода, что у него закружилась голова, а в желудке начались спазмы тошноты. Он вскочил со своего стула, подошел к подносу, схватил сэндвич, и начал, давясь, торопливо есть. Сэндвич на вкус оказался изумительный. Он был с большим куском приготовленной на гриле индейки, с майонезом, сырным соусом и зеленым салатом, и при этом — как ему показалось, от голода, видимо — совершенно свежий. Картофель фри тоже был свежим, хрустящим, даже, похоже, еще теплым. Гаршин доел, затем, отрыгиваясь и икая, в каком-то мрачно-веселом помрачении, он перелез через стойку и распахнул дверь на кухню. Целая плеяда свершено готовых разных гамбургеров и сэндвичей, а также отдельных порций жареной баранины, филе белой рыбы, индейки, курицы на нескольких подносах предстала перед его глазами. Гаршин схватил несколько наиболее аппетитных кусков, положил все на тарелку, засунул в микроволновую печь. Пока обед разогревался, он пошарил по стеллажам и холодильнику, набрал салата из креветок и авокадо, налил в бокал светлого пива. Принес всю эту гору за стол, сел и принялся, уже неторопливо, есть. После второго бокала Крушовицы Гаршин как-то быстро опьянел. Захотелось кофе, десерта. Он вернулся к стойке, включил кофейный аппарат и приготовил себе чашку превосходного двойного эспрессо из зерен «Лавацца крема густо» разбавил немного кипятком, добавил сливок, вытащил из витрины чизкейк «Нью-Йорк». Подумав, снял с полки над стойкой бутылку «Хенесси». Включил подключенный к колонкам проигрыватель — запели Procol Harum. После кофе, пяти рюмок «Хенесси» и нескольких затяжек тонкой голландской сигариллой Гаршину стало просто безудержно хорошо. Мысли расплывались, словно превратились в льдинки, и кто-то разбалтывал их в стакане.

«Это ведь невозможно, — думал он — и в тоже время ужасно естественно. Ни одного человека вокруг. Ни — одного! Но все работает — электричество, водопроводы. Почему все работает, а людей нет? Ха-ха… ну разве это важно? Просто это — так. Людей — никого. Гениально. Все работает без единого человека, и только он, единственный. На Земле? Да ладно… Вот бы проверить. Но как? Не садиться же в самолет, самому за штурвал. Да, кстати, а самолеты… Они где? Ведь должны же они были лететь по небу, когда произошло отключение. Не зависли же где-то в воздухе. Значит, должны были упасть… Черт! До чего же все гениально! Не об этом ли ты мечтал? О чем… О том, чтобы самолеты упали? Ага, точно. Чтобы несадящийся самолет приземлился наконец. Ну, где эти самолеты…» — Гаршин задрал голову, посмотрел в потолок — и едва не упал от толчка головокружения.

Его пьяные мысли окончательно перемешались, превратились в липкий пластилиновый ком. В туалетной комнате Гаршин тщательно вымыл руки, ополоснул лицо. Стало немного лучше. Алексей долго стоял над раковиной и смотрел в зеркало на свое отражение.

«Один. Вообще — один», — думал он.

И вдруг до Гаршина дошло насколько виртуозно и, главное, профессионально сработала компания «Новый Робинзон». Да ведь они же… действительно всё исключили. Всё. Ай да Родион Максимович! Не обманул. Сделал как обещал: все живое убрал. Ну чем не гений? «Современные технологии», — поднимая палец вверх, говорил ему Родион Максимович. Вот оно что. Всего–навсего — современные технологии. Наверное, последняя компьютерная разработка, виртуальная реальность, или как там….

Гаршин расхохотался. Смеясь, он выскочил в зал, схватил новую бутылку, на этот раз кальвадос, отхлебнул, затем забрел в какую-то комнату с диваном, кожаным креслом и столом — скорее всего, кабинет управляющего баром — плюхнулся в кресло и забросил ноги на стол.

Итак, связь отключена. Со всеми. А ты-то, дурак, возмущался... Там же был в договоре пункт. Точно! Дословно Гаршин не помнил, но написано было примерно следующее: «В начальный период пребывания в полном одиночестве возможна негативная реакция на происходящее, нервное расстройство, небольшой всплеск депрессии. Через день-два недомогание пройдет…»

Гаршин посмотрел на настенные часы. Время исправно двигалось в нужном направлении, отсчитывая секунды и минуты. На столе возле его скрещенных ног стоял обычный стационарный, с трубкой на проводе, телефон. Рядом лежал телефонный справочник. Напротив, справа от окна, темнел экран телевизора. Гаршин взял пульт, включил телевизор: пусто. Пощелкал по каналам — ничего. Отпив еще немного кальвадоса, он протянул руку и содрал с телефонного аппарата трубку. Длинный гудок. А чем черт не шутит? И Гаршин снова начал набирать номера всех известных ему людей. Потом стал листать справочник, набирая первые попавшиеся номера. Голос в трубке четко и прохладно отвечал: «Номер абонента выключен или находится вне зоны действия сети», а Гаршин, прихлебывая кальвадос, передразнивал робота, повторял за ним, смеялся, хихикал, пел, хохотал. В конце концов он бросил трубку и уронил почти пустую бутылку.

В это время на странице телефонного справочника он заметил знакомое слово — «Робинзон».

Туристическая компания «Новый Робинзон». Индивидуальные туры по системе «Все исключено». Телефон… Адрес…

Что если…

Так. Сюда он еще не звонил.

О чем я?

Что если… Что?

Пальцы сами, будто отдельно живущие, набирали номер компании.

К его удивлению, раздались длинные гудки.

Во всех других случаях либо отвечал голос робота, либо гудки обрывались в тишину.

А здесь…

Гудки. Длинные, прерывистые сигналы возможной жизни. Значит, кто-то находится дома. То есть там, в офисе — кто-то есть. Существует. Живой? Нет, не так. Телефон что, заработал? Выходит, все кончилось?

Длинные гудки.

Так неужели — все?

Улица за окном была все та же, без людей. Машины молча стояли на

дороге. А гудки… они продолжались. Долго, очень долго продолжались.

Гаршин уже хотел бросить трубку, когда вдруг услышал тихий щелчок. Что, трубку — сняли?!

— Туристическая компания «Новый Робинзон», слушаю вас, —услышал Алексей усталый голос пожилого мужчины. Говорил он так, словно стоял рядом.

— Ро… Родион Максимович? — разлепил сухие губы Гаршин.

— Да. Я слушаю вас, — Родион Максимович кашлянул.

Гаршин открыл рот, но мгновенно почему-то онемел, сидел в кресле и ничего не мог сказать.

В трубке вновь кашлянули. И чуть попозже, уже нетерпеливее, произнесли:

— Алло?

Гаршин, пожевывая губами, молчал.

— Слушаю вас, — повысил голос Родион Максимович. — Это туристическая компания «Новый Робинзон». Говорите. Алло? Вы меня слышите? Алло-о!

В этот момент Гаршин, так и не произнеся больше ни слова, опустил трубку на рычажки.

Он поступил так, потому что в голову ему внезапно пришла простая и крайне ясная в своей очевидности мысль.