Владимир Козлов:

«Издательства относятся к книге, как к туалетной бумаге!»

                                                            

Интервью с писателем опубликовано в майском номере журнала «Рублевка LIP» (Липецк).

 

Владимир Козлов – один из культовых российских писателей. Его романы «Гопники», «СССР», «Школа», «Эмо», «Попс» стали настоящим прорывом в современной русской литературе. Козлов хорош тем, что паталогически правдив: персонажи его книг употребляют ненормативную лексику, выпивают, устраивают драки – все как в жизни, все по-честному и по правде.

Р.Б (Роман Богословский, «Рублевка LIP»): Владимир, сегодня из окон квартир и автомобилей снова звучат «Комбинация», «Sandra» и «Ласковый май»; сериал «Реальные пацаны» вновь культивирует быдло-бандитские и малиново-пиджачные ценности; по всей России вновь открылись офисы «МММ». С чем связан такой глобальный затянувшийся flashback? Чем он закончится, по Вашему мнению?

В.К (Владимир Козлов): Я бы сказал, что это даже и не flashback, а продолжение – сиквел: мы не так уж далеко ушли от восьмидесятых и девяностых. Внешне что-то изменилось, но менталитет остался тем же: это менталитет постсоветского человека, пережившего крушение коммунизма и бардак девяностых, и поэтому во многом дезориентированного. Если кто-то, например, сформировался в девяностые годы, когда основными примерами для подражания были бандит и проститутка, то это будет проявляться в человеке и потом, много лет спустя. Только новое поколение, родившееся уже в девяностые, несколько другое, но и оно попадает под влияние поколения своих родителей, даже если этого и не признает. Те, кто в конце восьмидесятых слушал «Ласковый май» и «Комбинацию», сегодня находятся у власти, рулят в бизнесе, но их вкусы и культурные потребности в основном остались на прежнем уровне. Быдло-бандитские ценности остаются реальными и осязаемыми, потому что для многих людей других ценностей просто не существует, а тем более не существует их в масштабах всей страны. И стремление быстро заработать деньги ничего не делая, с помощью всяких «МММ» – это тоже оттуда, из прошлого. Чем все это закончится? Сложно сказать. Ясно, что возвращение в девяностые или, тем более, в восьмидесятые невозможно. Реальность меняется, и хочется надеяться, что какая-то эволюция понятий и менталитета все-таки происходит.

Р.Б: Герои Ваших книг – это обычные пацаны и девчонки с окраин. За ними плохо смотрят родители, их воспитывает улица, они выпивают и курят, ведут беспорядочную половую жизнь. Какими Вы представляете этих людей, скажем, в пятьдесят лет? Какое будущее у этих детей улиц и подворотен?

В.К: Будущее зависит от каждого конкретного человека, от его сопротивляемости окружающей действительности. Ты не выбираешь, где родиться – в благополучной московской семье или на криминально-пролетарской окраине небольшого города. Но дальше многое начинает зависеть от тебя самого, от того, какой выбор ты делаешь в конкретной ситуации. В сущности, воспитание улицей – это еще не самое худшее. Прошедший через него человек часто лучше готов к реальной жизни, чем выросший в «тепличных условиях». Но проблема в том, что вырваться из реальности неблагополучных районов сложно: большинство людей так и остаются там — спиваясь, оскотиниваясь и деградируя. Если ты не вырвался, а остался, то в пятьдесят лет легко стать практически «живым трупом», движущимся от работы на заводе или фабрике к дивану, телевизору и пиву.

Р.Б: Владимир, к какому литературному течению Вы относите свое творчество?

В.К: В самом общем смысле – к реализму. Есть еще несколько определений, которые мне нравятся и под которые подходят отдельные книги: минимализм, нуар или нео-нуар, трансгрессивная литература. Мой новый роман «1986» я определяю как «советский нуар».

Р.Б: Вопрос, который я обязательно задаю писателям в последнее время. На сайте тверского издательства «Kolonna Publications» написано следующее: «Дорогие писатели! Присылать нам рукописи не имеет никакого смысла. Мы их не читаем, не рецензируем и не публикуем». Владимир, чем объяснить подобный подход?

В.К: Этим издательство подчеркивает, что работает только со «своими» авторами, с тусовкой, сложившейся вокруг него; и это, в целом, честный подход: по крайней мере, люди не будут терять время, отправляя им рукописи. Но, с другой стороны, эта фраза довольно точно определяет ситуацию в сегодняшнем российском книгоиздательстве: новых авторов и новые идеи ищут, в основном, лишь на словах, а в реальности предпочитают публиковать либо «коммерческих» авторов, книги которых однозначно приносят прибыль, либо людей из тусовки, которая существует вокруг каждого издательства. Никто по-настоящему не занимается продвижением авторов, особенно новых. Часто бывает, что издательство выпускает книгу нового автора, и о ней просто никто не узнает; книга пылится на полках. Литература – это вообще территория, на которой доминируют вкусовщина и личные связи, и это практически в любой стране, а в России все усугубляется еще и тем, что многие «действующие лица» книжной индустрии находятся в ней с девяностых годов и сохранили все свои тогдашние понятия. Крупные издательства относятся к книге как к туалетной бумаге: им важны только результаты продаж, но они не понимают, что продавать книгу так, как продают туалетную бумагу, нельзя. В этой ситуации все надежды, в основном, – на небольшие издательства и независимые книжные магазины: они работают по-другому.

Р.Б: Что Вы читаете сейчас, что вообще любите читать?

В.К: Художественную прозу в последнее время читаю мало; если читаю, то, в основном, по-английски – например, Джеймса Эллроя. Это – американский неонуар-автор, известный, прежде всего, по экранизациям его книг. Сейчас читаю, в основном, теоретическую литературу о нуаре – готовлюсь к лекции на эту тему.

Р.Б: В России произошла перезагрузка власти. Чего Вы, в связи с этим, ожидаете как писатель и как гражданин?

В.К: Я вообще ничего не жду от власти. У многих в России сохранился такой вот атавистичный дремучий подход: «царь» поможет решить все проблемы. Это – тупость: нужно стараться решать проблемы самим, на локальном или частном уровне, а не надеяться на власть. Мне, в принципе, близка идея индивидуального выживания.

Р.Б: Владимир, сейчас в России наметился литературный тренд, который критики окрестили «новым реализмом». Его представители – Захар Прилепин, Роман Сенчин, Дмитрий Данилов, Сергей Шаргунов etc. Как Вы считаете, станет ли эта литература русской классикой через сто лет? Или это все-таки переходный период? Если да, то откуда и куда мы движемся?

В.К: Уже во второй половине двадцатого века литература, можно сказать, «завершила цикл»: состоялись все мыслимые и немыслимые эксперименты с формой, сняты табу, касающиеся содержания. Сегодня нельзя создать новой формы, нового стиля. Зато у автора есть огромный выбор форм и приемов, которые уже разработаны и понятны, и он выбирает то, что ему ближе и интереснее. Так что это скорее сознательный выбор авторами приемов реализма, чем тренд. Понятие «классики», я считаю, себя полностью изжило и превратилось в глуповатый ярлык, нужный лишь для продаж книг в магазинах: «классика», «современная классика», «новая классика». И, кроме того, я не думаю, что современным авторам так уж важно, как их книги будут воспринимать через сто лет и будут ли вообще о них помнить. Мне, по крайней мере, на это наплевать.

Р.Б: У Вас довольно простой, прозрачный и понятный стиль письма. Вы сразу пишете так воздушно или текст приходится долго «вычищать»,  ловить и выводить из текста «блох»?

В.К: Я стараюсь сразу делать тот текст, который меня стилистически устраивает. Получается не всегда, поэтому работа именно с языком, со стилем – отдельный этап написания книги, и мне нравится этим заниматься. А вот редакторам на «вычистку» я практически ничего не оставляю.

Р.Б: Ваши пожелания тем, кто любит читать и читает много.

В.К: Продолжайте в том же духе! Сейчас есть из чего выбирать, и найти можно практически любую книгу. И всего наилучшего!

Р.Б: Ваши пожелания тем, кто не любит читать и не читает вообще:

В.К: Каждый сам выбирает, как ему жить. Но если кто-то не читает, потому что не находит ничего интересного, возможно, стоит поискать получше. В любом случае – наилучшие пожелания!

                Роман Богословский

     

«Я проснулся. Было темно. Скрипела кровать родителей. Слышался шум. Я тихонько приподнялся на локтях. Моя и родительская кровати стояли голова к голове. Папа лежал сверху на маме и двигался. Оба были под одеялом. Я понял, что они делают. Я тихонько повернулся к стене. Скрип кровати прекратился. Папа что-то сказал маме шепотом – я не расслышал.

На улице завыл ветер. На балконе ударились друг о друга прищепки на веревках».

Владимир Козлов «СССР. Дневник пацана с окраины»

 

«Сначала бухаем на Днепре – заранее взяли два ящика чернила, а на закусон каждый приволок, что мог: сало, хлеб, ливерку.

За два часа выпиваем и выжираем все, что есть, и лезем купаться – голые, чтоб не мочить трусы.

Обсыхаем и идем на Рабочий – гудеть. Надо что-нибудь разломать – беседку, навес на остановке или чей-то забор.

Около продовольственного нас обгоняет ментовский «бобик». Высовывается участковый Гриша, смотрит на нас. А что он сделает? С ним только водила и второй мент – а нас вон сколько. Одного повяжут – остальные отбегут и закидают «бобик» камнями».

 

Владимир Козлов «Школа»